— А вы не считаете, что таких нужно уничтожать еще в детстве?
— Не уверен, что это выход, — возразил Дронго, — кто знает, каким вырастет ребенок? Среди круглых сирот встречаются гении, которыми восхищается все человечество. А в самых благополучных семьях вырастают мерзавцы. Я уже не говорю о физических недостатках. Некоторые инвалиды, например, являют собой пример человечности, чего не скажешь о многих совершенно здоровых подонках.
— Тогда какой выход? Терпеть эту мразь?
— Не обязательно терпеть. Можно и нужно с ними бороться. Может быть, они тоже нужны. Как хищники, которые поедают слабых. Мне больно об этом говорить, потому что они приносят слишком много горя окружающим. Но должен быть естественный отбор. И у этих людей, возможно, свое предназначение. Может, на их примере бог учит людей добру. Без зла нет добра, так же, как без тьмы нет света. Добро и зло не философские абстракции, а вполне конкретные понятия.
— Вы оправдываете существование подобных мерзавцев? — удивился Зиновий Михайлович.
— Не оправдываю. Более того, я их терпеть не могу. Но они часть нашего общества. Человеческая жизнь непредсказуема. Мне приходится расследовать самые невероятные преступления, устраивать ловушки для хитроумных негодяев, маньяков, помогать честным законопослушным людям.
— И многим вы помогли? — поинтересовался Зиновий Михайлович.
— Думаю, многим, — осторожно ответил Дронго, — хотя я никогда не считал. Я добивался оправдания несправедливо осужденных, защищал слабых. Может, в этом и заключался смысл моей жизни? Как вы полагаете?
— Не знаю, — ответил Зиновий Михайлович, — но в любом случае вы поступаете правильно. И если помогли хоть одному человеку, значит, не зря пришли в этот мир.
— Иногда мне кажется, что я помогаю не тем, кому нужно, — признался Дронго, — бывает, что приходится выбирать между несколькими хищниками. Кто-то мне больше нравится, кто-то меньше, впрочем, все это ерунда. Вы правы. Если можно помочь хотя бы одному человеку, стоит заниматься этим грязным делом. Ну, я пошел, — он поднялся.
— Кофе хотите?
— Я не люблю кофе. А вы не умеете его готовить. Вечером позвоню.
— Надеюсь, не ночью, — проговорил Зиновий Михайлович.
— Не уверен, — сказал Дронго, — до свидания. Рад был с вами побеседовать.
В этот момент зазвонил его мобильный. Это был Романенко.
— Опять неприятности, — сообщил он, — убит Матвей Очеретин. На квартире подружки Чиряева. И еще двое боевиков. Непонятно, что там произошло. Женщину зверски изнасиловали, и сейчас она в больнице. Я еду на место происшествия. Поедете со мной?
— Конечно. Заезжать за мной не нужно, я сам приеду. Дайте только адрес.
Закончив разговор, Дронго убрал аппарат.
— Опять что-нибудь случилось? — спросил Зиновий Михайлович.
— Вам лучше не знать, — ответил Дронго, — знание умножает печаль. Так, кажется, у Экклезиаста?
— Жду вашего звонка, — сказал Зиновий Михайлович, и на этом они расстались.
Все произошло неожиданно, как это обычно бывает. В два часа дня пришла женщина, дверь открыла своим ключом и подняла крик на весь дом. Через несколько минут приехала милиция. Еще через несколько минут сообщение передали в МУР, затем в прокуратуру. В четвертом часу о случившемся узнал Романенко.
Сейчас в квартире работала группа экспертов, сотрудники прокуратуры и милиции. Романенко сидел на кухне, чтобы не мешать. Дежуривший на лестничной клетке старший лейтенант не хотел пускать Дронго в квартиру.
— Ваши документы!
— Я к Всеволоду Борисовичу, — сказал Дронго.
— Нет здесь такого, — бросил офицер, — проходите, не стойте. Не положено.
— Послушай, старший лейтенант, я очень устал, всю ночь не спал. Документов у меня нет, но меня позвал сюда Романенко. Если веришь, пропусти. Не веришь, пойди узнай. Романенко — старший следователь по особо важным делам. В общем, действуй. Не то я уйду, а ты получишь нагоняй за то, что не пустил меня.
Старший лейтенант слышал фамилию Романенко и, бросив взгляд на стоявшего перед ним человека, чуть посторонился.
— Проходите! — Дронго вошел в квартиру, посмотрел на убитого Очеретина и двинулся осторожно дальше, мимо экспертов. В спальне еще два трупа. Один голый, другой в майке и трусах. Оба, похоже, были застрелены в момент полового акта. Задержав взгляд на убитых, Дронго прошел на кухню, где, дымя сигаретой, сидел Романенко.
— Все видели? — спросил Всеволод Борисович, жадно затягиваясь.
— Что вы об этом думаете?
— Ничего хорошего. Матвей Очеретин был правой рукой Чиряева. Его не могли застрелить в обычной бытовой ссоре. Да и вид двух убитых мужчин указывает на некие конкретные обстоятельства. Их личности установлены?
— Телохранители Очеретина, — сообщил Романенко, — участковый вспомнил, что видел во дворе машину с водителем, который обслуживал женщину. Водителя мы сразу взяли. Убегать он не собирался. Сидел в квартире, дрожа от страха. Он до сих пор в шоке. Установить личности удалось. В карманах у убитых были паспорта. И водитель, и эти трое работали на Чиряева.
— Значит, двое пришли сюда вместе с Очеретиным, — подвел итог Дронго, — и находились в спальне, где их и застрелили. А что с женщиной?
— Ее насиловали. На постели есть следы спермы. Сейчас она в больнице.
— Это женщина Чиряева?
— По предварительным сведениям, да.
— И они ее насиловали? Уму непостижимо.
— Думаешь, инсценировка?
— Нет, я так не думаю. Один был в майке и трусах. Будь это инсценировка, раздели бы обоих. Но как они посмели явиться?