Фактор страха - Страница 84

Дронго знал, что все эти приспособления защищают только от уголовников. Настоящие профессионалы давно научились определять все, что происходит в доме, по колебаниям оконного стекла, не говоря уже о направленных лучах и других суперсовременных технических новинках.

Он поселился в Москве в середине девяностых и получал тогда гонорары, позволившие купить большую квартиру и оборудовать ее всевозможной техникой. В Москве он проводил шесть-семь месяцев в году. Ему не сиделось на месте, и он часто путешествовал, успев несколько раз обогнуть земной шар. Кроме Антарктиды и Австралии, побывал на всех континентах, встречая повсюду удивительных людей и восхищаясь окружающей красотой.

Дронго принадлежал к особой категории неисправимых романтиков, способных до последнего вздоха радоваться всему прекрасному. Его поражала энергетика американской цивилизации с ее устремленными ввысь многоэтажками, ставшими символами американской культуры, где каждый дом, казалось, состязался своей высотой с соседними. Ему нравился величественный покой древнего Востока, с запечатленной в камне неторопливостью бытия, нравились реки, плавно катящие свои волны, нравились люди, стремившиеся познать мир. Его восхищала Африка с ее буйной растительностью, где человек чувствует себя единым целым с природой. Его восхищали близкие ему по темпераменту латиноамериканцы и их страна, воплотившая в себе различные культуры и народы. С не меньшим восхищением он относился к Европе с ее знаменитыми, уходящими в далекое прошлое памятниками.

Он был человеком мира, любившим и ценившим цивилизацию. Выросший на Кавказе, где словно в котле были перемешаны десятки народов и культур, религий и традиций, он с детства впитал в себя эту полифонию красок и наслаждался ею.

Дронго прошел в библиотеку. Он отдавал себе отчет в том, на какое рискованное дело решился. Но это был единственный шанс успешно закончить расследование, выйдя на главных покровителей Ахметова. Дронго ходил от полки к полке, где стояли любимые книги. Советчики и друзья. Учителя и наставники. Он приходил в библиотеку как в храм.

Непрочитанные Джойс и Пруст ждали своей очереди. Они были для него знакомыми незнакомцами. Когда-нибудь он отправится с ними в путешествие, открывая для себя их миры. Здесь же стояли Хемингуэй, Ремарк, Фолкнер, Уэллс, Моэм. Чуть в стороне — Дюма, Бальзак, Мопассан, Мериме, Золя, Жюль Верн, Майн Рид, Вальтер Скотт. Марк Твен соседствовал с О'Генри, Джен Лондон — с Хаггардом. На полках справа были писатели-фантасты: Шекли и Брэдбери, Азимов и Желязны, Гаррисон и Хайнлайн, Саймак и Андерсон. Рядом — братья Стругацкие и Станислав Лем.

Он собрал всю серию ЖЗЛ. Но не все, собранные им книги, были любимыми. Он терпеть не мог современные детективы. Криминальные романы с тупоголовыми героями, бесконечными убийствами, потоками крови, нецензурной бранью и откровенно натуралистическими постельными сценами, столь популярные во всем мире. Но он отдавал должное Жоржу Сименону и Рексу Стауту, Агате Кристи и Уилки Коллинзу, Эдгару По и Артуру Конан Дойлу, Юлиану Семенову и братьям Вайнерам.

Отдельно стояла русская классика. Толстой, Достоевский, Гоголь, Чехов. Последнего Дронго боготворил, считая величайшим мастером слова. Булгаков соседствовал с Платоновым, Эренбургом, Зощенко. Дальше шли Бунин, Горький, Ильф и Петров.

К литературным критикам Дронго относился скептически. Их оценка творчества того или иного писателя или поэта никак не влияла на Дронго. Он высоко ценил прозу Валентина Распутина и Юрия Бондарева, преклонялся перед Шолоховым, вопреки появившимся в прессе статьям некоторых критиков, никогда не считал его плагиатором. А вот модных постмодернистов не признавал, их произведения казались ему скучными и неинтересными. Он не любил Солженицына, не понимал Маяковского, с удовольствием читал «шестидесятников» — Вознесенского, Евтушенко, Окуджаву.

Четыре полки занимала поэзия. Дронго, владевший пятью языками, мог по достоинству оценить и Байрона, и Физули, и Франсиско Кеведо. Но предпочтение отдавал Пушкину, Лермонтову, Тютчеву, Пастернаку, Ахматовой, Цветаевой, Блоку, Есенину, Мандельштаму. Из восточных поэтов — Низами, Насими, Физули, Хафизу, Хайяму. Роберт Бернс был на английском и русском.

Дальше шли полки с его современниками: Габриэль Гарсиа Маркес и целая плеяда его латиноамериканских друзей — Борхес, Карпентьер, Отеро Сильва, Кортасар, Фуэнтос, Амаду. Современный автор изумительных философских детективов Умберто Эко.

Библиотека была огромной. В отдельном шкафу хранились книги Сартра, Камю, Монтеня, Кафки, Томаса Манна и Генриха Манна, Сэлинджера. Если он погибнет, его книги, его верные друзья, останутся одни. Попадут в чужие руки. И Дронго с болью окинул их взглядом, словно заранее прося прощения за невольное предательство.

Сегодня решающий день, возможно, последний в его жизни. Он старался об этом не думать. Вдруг зазвонил телефон. Кто бы это мог быть? Сейчас половина десятого. Все друзья и знакомые знают, что в это время он еще спит. Дронго подошел к телефону, включил автоответчик.

— Это я, — услышал он голос Джил. — Я из Бостона. — Она говорила по-английски. — Надеюсь, не разбудила. Не знаю, сколько у вас сейчас времени, но ты, кажется, поздно ложишься.

— Джил, — он схватил трубку. — Почему ты в Бостоне. Что случилось?

— Здравствуй, — засмеялась она, — ничего не случилось. Все в порядке. Я приехала сюда на несколько дней вместе с группой студентов, которые прилетели в Гарвард на научную конференцию.